Поцелуй Первым - Манилова Ольга

Сегодня опять пытка с двенадцати часов. Консультанты, видите ли, хотят, чтобы никто из детдома никогда не общался с представителями СМИ. Включая меня.

Подписать соглашение о неразглашении, когда Устав закрепим.

Ага, уже ручку достала.

Выражаю приподнятой бровью то, что думаю об подобной наглости.

— Как-то на пункт в Уставе про земельный участок и проект спорткомплекса не тянет, правда? Причем здесь контроль над координацией со СМИ? Тем более, меня?

— Устав конкретного проекта касается, и это точно зона процессинга в рамках проекта. Если мы, — Витя показывает на себя, коллегу и мрачного Кулакова, — обязаны что-то, то вы и обязаны.

— Но я ничего не строю, и детский дом тоже. Мы как раз в таком положении из… Хорошо, давайте вынесем просто отдельно. Я поговорю с Матвеем позже.

Витя учтиво кивает, но собирается спорить. Кулак перебивает его.

— Вынеси, — приказывает.

— А где, кстати, директор детдома? — интересуется второй доберман.

— Он в отпуске, — не вру… но это не совсем правда.

Кулак засекает мою заминку, но молчит. Он сегодня не в духе. Впрочем, как и предыдущие дни. Видать, пригрузился, что я его игру наломала.

Иногда… чаще всего, глубоко ночью, я жалею, что вскрыла его фокусы и пресекла издевательства. Если бы позже вскрыла, все-таки еще раз…

Почему жалею?

Потому что дурочка, вот почему.

Отлучаюсь в уборную, пока они там фигню обсуждают.

Туалеты на каждом этаже Дома Культуры — это что с чем-то. Комната ужасов и одновременно квест по суровому, советскому прошлому.

Быстро справляюсь с делами и мою руки. Неплохо бы ополоснуть лицо холодной водой, но не хочу косметику снимать.

Удивляюсь, когда дверь открывается — Дом Культуры пустует летом — и едва не вскрикиваю, различив силуэт Кулака.

Он закрывает створку за собой.

Створку женского туалета.

— Ты… ты вообще того?

— Ага, — кивает он, но как-то отрывисто.

Не знаю сдвинуться или неподвижно застыть. Вообще не знаю, что делать. Зачем он здесь? Совещание у нас в полном разгаре. Хочет спросить что-то отдельно, так после окончания подошел бы. Я от него не скрываюсь.

— Я тебе вчера стучал в номер, — говорит напряженно и… раздраженно.

А, так это был он. Я не открыла. Не потому что никого не ждала, а потому что деньги считала. Мелочь. Как-то не комильфо другим давать увидеть.

Мне и в голову не пришло, что это мог оказаться он. Тем более, стук прозвучал слишком деликатно, как для Кулака.

— Я у Миры Никоновны сидела, — наспех отвечаю, и решаю, что пора закругляться. — Ты спросить что-то хотел?

Перебираю бардак в сумке для вида, и захлопываю ее.

Наблюдаю в зеркале за ним. Смотрит в потолок куда-то. Круги под глазами. Шрам на месте отсутствующего уха покрасневший два последних дня.

— Почему всем этим ты занимаешься, а не директор детдома?

— Это не то, что ты хотел спросить.

Не скрываю раздражения сегодня, потому что настроение такое. Может быть, сгладила бы все в другой день.

— Нет, — говорит с хрипотцой в голосе он. — Но сначала, ответь по поводу этого Матвея.

— Тебе долгую или короткую версию? — не сдерживаю смеха. — Так повелось. Матвей не любит это все. Да и директор официальный должен действовать в рамках. Законных и этических. И так далее.

— Зачем ты делаешь это?

Смотрим друг на друга в зеркале. Я вообще понять его настроение не могу. Агрессивный Кулак, как обычно, но… Что-то тикает внутри него. Надеюсь, что не бомба.

Потому что у меня внутри тоже бомба дожидается своего часа. Две бомбы я не потяну.

Обнаруживаю, что скольжу взглядом по его губам. Изгиб у них суровый, неровный. Никто бы не поверил, что они терзали нежностью мою гру…

— Затем, что всем плевать на детдом и дети никому не нужны. Но у них есть я.

— А у тебя есть кто? Есть кто-то? Сейчас?

Роюсь в сумке опять, руки сами собой метушатся.

— Что ты спрашиваешь? — стараюсь говорить ровно, но смешно даже. Он видит, как я нервничаю.

— Встречаешься с кем-то? Или одна?

— Представляю парня, который бы ждал меня где-то, пока я в Васильках ремонтами и спорткомплексом занимаюсь, и что-то не представляется.

Невольно улыбаюсь, и он ближе подходит.

— Я видел в доке поправку один семь. Но в финальной распечатке ты удалила ее.

— Конечно, потому что ты никогда не согласишься на это, Кулаков. Это черновик первого дня был. Я скоро сама начну ремонт. Хотела с тебя содрать на ремонт детдома, признаю. Водостоки и ливневки проблемные, а здание гигантское, как и земли вокруг.

Он молчит и не сводит меня лихорадочного взгляда. И на меня как ушат холодной воды переворачивается.

Он реально дурой меня считает.

Вот прямо совсем тупицей.

От обиды в глазах двоится, а в голове шум туманом все застилает. Не могу ни на чем сосредоточиться. Он хочет опять пользоваться мной. И думает, что я поведусь. Как и пообещал мстительно на парковке, что поимеет меня.

Не различаю в какой момент он меня разворачивает.

Но злость пробуждается, когда он медленным, почти невесомым касанием проходится пальцем по всей длине лямки платья.

— Я не разрешала тебе трогать меня, — хрипло выдаю, и смахиваю его ладонь.

— Я соглашусь на поправку один семь, — едва слышно заявляет Кулак.

— Чудесно. Согласись. Или внеси сам. Я к этому никакого отношения иметь не буду.

Стоит напротив меня и, кажется, не дышит вовсе. Как статуя.

Мне опасно находиться рядом с ним. Он — по-настоящему страшный человек. Магнетизма такого радиуса, что у меня нет шансов. Он заставляет делать людей, что он хочет. Мне приходится бороться каждую минуту и с ним, и с собой.

Я… я не могу сделать вдох нормально. Потому что в его присутствии мое тело уверенно, что это Кулаку решать, дышать мне или нет. Что это функция Кулака теперь закачивать мои легкие кислородом или нет.

— Что ты хочешь, говори? Какую поправку?

— Никакую.

— А что хочешь?

— Кулаков, нас ждут там вообще-то. Обсуждение идет. Вон там.

— Все что-то хотят. Не поправку, так что?

— А что ты хочешь? — срывается мой голос и жалею об этом, но уже поздно.

Мой спонтанный вопрос будто предоставляет ему разрешение придвинуться. Потому что от смятения я не сопротивляюсь сближению.

— Как в прошлый раз. Хотя бы так.

Кулак говорит с плохо скрываемой агрессией, но без злости. Его рука движется неровно, когда он терпеливо отводит мои волосы назад, открывая плечо и шею.

Удерживаюсь-удерживаюсь, чтобы глаза от наслаждения не закрыть.

Даже еще толком не коснулся.

Из всех людей… это чертов Кулаков оказался столь подходящим мне.

Никогда не везло в любви: все не то, и я не могла тратить время на что-то среднее.

И еще по одной причине, но если вспомню — то сдамся раз и навсегда. Только Кулакову удалось все это перекрыть.

— Хотя бы? Да мне в жизни никто…

Дергаюсь, понимая, что уже поздно и сказанула лишнего. Он медленно отводит мои волосы от плеча с другой стороны.

Делает вид, что спокойный, а я чувствую, что сейчас из него рванет ярость. Хоть как-нибудь, да рванет.

Решил поизображать один раз сдержанного, чтобы усыпить мою бдительность. Я еще так долго его без быкования не видела.

Вынуждена признать, что это… работает.

Хоть и знаю, что обман.

— Что «тебе в жизни никто»? Отвечай-ка мне.

— Нам… нужно идти. Давай, отходи, пожалуйста.

— Нет, Алиса. Что «тебе в жизни»? Никогда никто сиськи не дергал так хуево?

Вообще-то хотела сказать, что никогда меня не ласкали так долго и… хорошо.

Но для него это «хотя бы». Сиськи подергал. Ну и ладно. Дай же мне забыть об этом!

— Не скажешь. Хочешь мстить мне. А что еще хочешь? Че сделать-то, чтобы раз еще?

Меня такая злость берет, что собственный голос не узнаю.

— Станешь на колени тут. Тогда можешь еще раз. Вот прямо дам издеваться над собой. Но сначала на коленях придется постоять.